| Автор: | Николай Минский |
| Оригинальное название: | Белые ночи |
| Метки: | Золотой век |
| Язык оригинала: | Русский |
| Год: | 1879 |
| Входит в основной список: | Нет |
| Купить и скачать: | Загрузка... |
| Скачать ознакомительный фрагмент: | Загрузка... |
| Читать ознакомительный фрагмент: | Загрузка... |
|
Описание: - |
|
| « |
БЕЛЫЕ НОЧИ
НОЧЬ ПЕРВАЯ Румянцем чахоточным слабо горя, Вечерняя медленно гаснет заря, Болезненно гаснет - и не угасает... На западе отблеск еще не исчез, И белая ночь среди бледных небес Больную зарю обнимает. С той ночью не свыкшись с младенческих лет, Заснуть нелегко в час урочный. На землю струится безжизненный свет, Все краски подернуты дымкой молочной. Светло. Не бросают предметы теней. Нет блеска в цветах. Все слились переливы. Лучи не мерцают игрой прихотливой, И ближе всё кажется, больше, белей... Светло, будто днем, и знакомой картины Кругом различаются ясно черты: Цветущие, в белых букетах, рябины, Березы растрепанной кудри-листы, Веселый наряд разодетой сирени, Акации женственной желтый цветок, Высокие сосны и низкий дубок, И тополь случайный, а там, в отдаленьи, Туман или пыль на бесплодных лугах. Всё то же, как днем, только в прежних чертах Иное сквозит выраженье. Природа Знакомым покойником кажется мне... Щемящая боль и тупая невзгода Незримо разлиты в больной тишине И в белом мерцании северной ночи. Уставив на землю открытые очи, Со скорбью, застывшей на бледных устах, Тревожно и молча, с лицом помертвелым, Широко закутана саваном белым, Бесстрастно лежит эта ночь в небесах, Как будто в гробу... Эти ночи пугают Всех жизнью довольных. Они убегают В те страны, где тени к лобзаньям манят, Где страстью и негою звезды горят. Но я полюбил тебя, мне ты - подруга, О севера ночь! Мне отрадно встречать Твой призрачный взор: в нем я вижу печать И повесть читаю иного недуга, Страданий иных... Этот свет без светил, Без звезд небеса, тяжкий сон без видений, Объятья без ласк и печаль без волнений, Без тайн красота, жизнь без жизненных сил И смерть без боязни - увы! мне знакомы Черты этой вялой, бессильной истомы... Бежит от усталых очей моих сон, В усталую душу тревога стучится, И скорби родник снова в сердце сочится, Заветной струны снова слышится звон. Давно она тайно звенит. Ее звуки В душе без исхода теснятся давно. Пора! Хоть в словах изолью свои муки, Коль в дело мне их воплотить не дано! И может быть, стройное песен теченье Великую скорбь усыпит на мгновенье... В тех песнях скорблю не о горе большом, - О горе сермяжном земли неоглядной: Страданий народных, как моря ковшом, Нельзя исчерпать нашей песней нарядной. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . О тех я скорблю, чью любовь осмеяли, Кто злобы не мог в своем сердце найти, Кто полон сомнений и полон печали, Стоит на распутьи, не зная пути. Пою и скорблю о больном поколеньи, Чьи думы умом я согласным ловил, Чье сердцем подслушивал сердцебиенье, Кому я и песни, и жизнь посвятил... К тем песням не муза меня вдохновляла; Что сердце терзало, рука написала. То - песни, что долго в душевной тени Таил я, покуда таить было мочи; То - песни, зачатые в черные дни, Рожденные в белые ночи... НОЧЬ ВТОРАЯ Как гробницы свинцовые в склепе фамильном, Много скрыто видений во мраке души. То останки былого покоем могильным Цепенеют и спят в непробудной тиши. Лишь в бессонную ночь - ночь борьбы и разлада - Сходит память-волшебница в душу порой И стучит но гробницам костлявой рукой, Как поет дней старинных баллада. Разверзаются гробы, виденья встают... Позабытые образы, чувства и лица, Торопясь, покидают свой тесный приют И кружатся в душе, как теней вереница. А с зарею они исчезают, спеша, И опять, как кладбище, пустынна душа... И когда предо мною мелькают Эти пестрые сонмища лиц и картин, Среди образов светлых, что взор мой ласкают, Всех светлее сияет один. Это - ты, бедный друг, лучшей доли достойный. Как живой, ты отлился в душе у меня: Озабоченный вид, взгляд всегда беспокойный, Разговор неискусный, но полный огня... Ни глубоким умом, ни талантом счастливым Средь плененных тобою друзей ты не слыл. Чем-то веяло детским и строго стыдливым От черты твоей всякой: ты искренен был. Ты страдал, как и все мы, болезнью одною, Но сильнее и глубже страдал. То, что нас Мимолетною болью задело б на час, То тебя заливало могучей волною... Кто тоскою по правде из нас не болел? Кто спасти род людской не пытался украдкой? Всякий думал над жизни тяжелой загадкой, А когда разгадать не умел, Примирялся с непонятой жизнью невольно, Хоть было и стыдно, и больно. Но неведомы сделки для честной души. Ты умом не лукавил и сердцем не гнулся, И в тот миг, как ты с жизненным сфинксом столкнулся, Жребий брошен был твой: иль умри, иль реши... И ты умер, товарищ, любя человека, Пал незлобивой жертвою злобного века. Помню: вечер осенний стоял за окном. В тесной комнатке свечи горели. Молчаливо товарищи жались кругом И на труп твой, с зияющей раной, глядели. Все казались спокойны; по бледным щекам Не катилися слезы, хоть горло давили. Невеселые думы по лицам бродили, И предсмертные строки твои по рукам, Словно чаша на тризне, ходили. Ты писал: "Я не знаю, где правда и свет, Я не знаю, какому молиться мне богу... Я, как в сказке царевич, блуждал с юных лет, В край заветный искал я дорогу - И к распутью пришел наконец... Впереди С тайной надписью камень стоял одинокий. И прочел я на нем приговор свой жестокий. Я прочел: "Здесь лежат пред тобой три пути, Здесь раскрыты три к жизни ведущие двери. Выбирай, что твоим отвечает мечтам: Пойдешь вправо - жди совести тяжкой потери. Пойдешь прямо - съедят тебя лютые звери, А налево пойдешь - станешь зверем ты сам..." И заснуть, о друзья, предпочел я в преддверьи..." НОЧЬ ТРЕТЬЯ В шумный досуг, за работой немою, В тихую ночь и в рокочущий день - Вечно мелькает, парит предо мною Чья-то воздушная тень. Кто она? Чья она? Добрая, бледная, С ласковой скорбью на тонких устах, Светит-лучится любовь всепобедная В девственно-скромных глазах. Все мои думы, глубоко хранимые, Всякий порыв сокровенных страстей, Тайны молитв моих, песни любимые - Всё это ведомо ей. - Вечно мне в сердце глядит она, нежная. Если покой в этом сердце царит, Кроткий покой и любовь безмятежная - Взор ее счастьем горит. Если же сердце враждой зажигается. Если мой стих превращается в меч, Плача, она надо мной наклоняется, Шепчет мне кроткую речь. Полно шептать мне слова бесполезные! Нам без вражды невозможно любить, Как невозможно оковы железные Нежной слезою разбить. Дай ненавидеть мне! В битве пылающей Муки дай сеять и муки принять! Что же ты снова глядишь умоляюще, Что же ты плачешь опять? НОЧЬ ЧЕТВЕРТАЯ Льется, льется дождик медленно и ровно, Тягостный, как голос совести виновной, Долгий, как изгнанье, мощный, как судьба, Терпеливый, будто старая раба. И, как дождик в окна, крылья скорби черной В сердце ударяют тихо и упорно. Ноет сердце, ноет - тяжело вздохнуть, Камнем тяжким слезы падают на грудь. Льется, льется дождик, будто поневоле. Истомилось сердце... Сил страдать нет боле. Струны напряглися, струны порвались, И в одно желанье силы все слились: Почерней, о небо! Заклубитесь, тучи! По небу помчитесь вы грядой могучей. Громом разбудите вековечный сон, Молнией зажгите черный небосклон... Пусть грохочет буря, пусть гроза бушует. Сердце встрепенется, сердце возликует. Гром я встречу песней, радостной, как гром, Под грозой взовьется мысль моя орлом... Пусть стволы деревьев ураган ломает, Пусть весь лес от молний ярко запылает, - Жизни! Жизни! Жизни! Истомилась грудь, Раз хоть полной грудью хочется вздохнуть! Знаю: гром ударит и в мое жилище, Может быть, я первый стану грома пищей. Лишь могло бы только дерево ожить, Об упавших листьях нечего тужить!.. НОЧЬ ПЯТАЯ Прочел я свой безумно-исступленный Вчерашний бред, и ужас, точно льдом, Сковал мне грудь, - лицо горит стыдом, И горький смех звучит в душе смущенной. "Ты ль о грозе взываешь роковой, Ты, кротости родник неистощимый? Грянь первый гром из тучи грозовой, Кто первый бы взмолился: мимо! мимо! И разразись нещадная гроза, Чьи непрестанно плакали б глаза, Кто б горевал возвышенно-умильно Над каждым чуть придавленным цветком, Над каждым чуть затронутым гнездом? Дитя душой, жрец кротости бессильной..." . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Жрец кротости! дитя!.. Да, я - таков. Но были дни - и этим я гордился; Сон золотой тех золотых годов Еще в душе моей не испарился. Давно ль, давно ль... О грезы детских дней, Зачем вы вдруг так ярко засверкали? Печальна повесть юности моей. Заботы колыбель мою качали. Раздор в семье, сиротство с юных лет Лишили рано ум беспечности свободной. Я жизнь влачил в толпе униженно-холодной, И неприветен край, где я увидел свет. Я вырос в ужасах годины безотрадной. Я видел, как народ, сраженный, ниц упал, Как храмы божий ломались беспощадно, Как победитель их в казармы превращал. Из детских лет я помню образ дикий: Бил барабан... С телег носились крики И стоны раненых. Струилась кровь с колес, И эту кровь лизал голодный пес... Но ужасы, раздор и униженья Враждой довременной мне сердца не зажгли. Восторги чистые любви и вдохновенья В младенческую грудь бог весть как забрели. Знать, в воздухе тогда, как семена, незримо Мечты высокие носилися. Дитя, Я чуток был душой - и свежая струя Над сердцем девственным, не пронеслася мимо... О, будь благословен тот день, как в первый раз Я обнял всех людей любовью необъятной, И сладко сжалась грудь тоскою непонятной, И первая слеза из детских пала глаз! Дитя душой!.. Жрец кротости бессильной... Да, кротостью в те дни любовь моя была. Богиней ласковой и страждущей обильно, Учащею добру, не помнящею зла. Любовь являлась мне - и, полные печали, О всепрощении слова ее звучали. От жизненных забот и жизни суеты Моих очей она не отводила... О нет! Не раз она с собой меня водила В жилища грязные труда и нищеты - И почитать велела их, как храмы. И поднималася потом она со мной В жилища роскоши и праздности людской, И, с яркой мишуры позолоченной рамы Срывая блещущий обманчивый покров, Картину тайных мук мечте моей чертила, И нищих-богачей, как нищих-бедняков, Любовью равною любить меня учила. Учила, став со мной среди толпы вдвоем Перед голгофами, излюбленными веком, Скорбеть над жертвою, скорбеть над палачом - Над губящим и над погибшим человеком. Она ввела меня в священный храм веков, Но с ветхих стен его заботливо стирала Лозунги ветхие и вместо прежних слов Лишь слово "человек" лучисто начертала... За этот дивный сон, о молодость моя, Не помню я твоих печалей и страданий. Как утренний восток, в безоблачном сияньи, Стоишь ты предо мной, сверкая и маня. И словно сгнивший ствол вершиною зеленой, Как черный прах земли небесной синевой, Как мрачная скала нетающей короной - Так жизнь печальная увенчана тобой. На небесах твоих горят воспоминанья, Как звезды яркие - чем дальше, тем светлей, И кротко смотрят вниз, и в ночь души моей Струится чистый свет их дальнего мерцанья. Да, ночь теперь в душе, и ночь стоит вокруг, И воздух напоен отравой злобы дикой. Что сталося со мной? Как мог забыть я вдруг Уроки кроткие наставницы великой? Зачем любовь теперь является ко мне Сурово-страстная, с кровавыми руками И, задыхаяся в горячечном огне, Всё бредит битвами, и местью, и бойцами? О, как душа скорбит! Как стал я одинок! Я ль это!.. Я - грозы, я - жаждал разрушенья! Стыдом горит лицо, в душе горит упрек, Меня преследуют зловещие виденья. Мне снится мрачный дух - я сам к нему взывал, Дух мести и грозы. Чрез весь мой край родимый Промчится бурно он, как разъяренный шквал, - Застонет родина от боли нестерпимой. Он, как пожар, пройдет... Сперва сердца людей, Потом испепелит людские он жилища. Он когти обострит у дремлющих страстей. На месте городов воздвигнет он кладбища. И там, в тиши полей, в безмолвии лесов, Где ныне труженик покорно и без слов Гнет выю крепкую под иго вековое, - Там пламя злобы он раздует роковое, И впившийся металл заржавленных цепей Из тела узника он вырвет с телом вместе, И жертвы кроткие отравой сладкой мести Злорадно превратит в суровых палачей. А кровь невинная... А мрачная свобода, Что кровью добыта... А грозного народа Горячей крови раз вкусившие мечи... Скорбит душа моя... Прозрения, исхода! Учитель, где ты, где? Приди и научи! Не мимолетна скорбь, сомненья не случайны, Что давят грудь мою. И грозовая тень Легла на все сердца, сгущаясь каждый день. И с каждым днем в душе всё громче голос тайный Рыдает и зовет: "Восстань, очнись, поэт! Забудь сомнения! В безмолвии суровом В сердцах скопляется гроза - источник бед. Восстань, гони ее любви могучим словом, Зови: да будет мир! Зови: да будет свет! И тихий возглас твой, другими повторенный, Быть может, прозвучит победною трубой, Как слабый звук средь скал, встревожив камень сонный, Обвала грохотом разносится порой..." 1879 |
» |
