Песнь шестая
Второй
уступ Предчистилища (окончание)
1
Когда кончается игра в три кости,
То проигравший снова их берет
И мечет их один, в унылой злости;
4
Другого провожает весь народ;
Кто спереди зайдет, кто сзади тронет,
Кто сбоку за себя словцо ввернет.
7
А тот идет и только ухо клонит;
Подаст кому, – идти уже вольней,
И так он понемногу всех разгонит.
10
Таков был я в густой толпе теней,
Чье множество казалось превелико,
И, обещая, управлялся с ней.
13
Там аретинец был, чью жизнь так дико
Похитил Гин ди Такко;[594]
рядом был
В погоне утонувший;[595] Федерико
16
Новелло,[596] руки протянув, молил;
И с ним пизанец, некогда явивший
В незлобивом Марцукко столько сил;[597]
19
Граф Орсо[598] был средь них; был дух,
твердивший,
Что он враждой и завистью убит,
Его безвинно с телом
разлучившей, –
22
Пьер де ла Бросс; брабантка пусть
спешит,
Пока жива, с молитвами своими,
Не то похуже стадо ей грозит.[599]
25
Когда я, наконец, расстался с ними,
Просившими, чтобы просил другой,
Дабы скорей им сделаться святыми,
28
Я начал так: «Я помню, светоч мой,
Ты отрицал, в стихе, тобою спетом,[600]
Что суд небес смягчается мольбой;
31
А эти люди просят лишь об этом.
Иль их надежда тщетна, или мне
Твои слова не озарились светом?»
34
Он отвечал: «Они ясны вполне,
И этих душ надежда не напрасна,
Когда мы трезво поглядим извне.
37
Вершина правосудия согласна,
Чтоб огнь любви[601] мог уничтожить вмиг
Долг, ими здесь платимый повсечасно.
40
А там, где стих мой у меня возник,[602]
Молитва не служила искупленьем,
И звук ее небес бы не достиг.
43
Но не смущайся тягостным сомненьем:
Спроси у той, которая прольет
Свет между истиной и разуменьем.
46
Ты понял ли, не знаю: речь идет
О Беатриче. Там, на выси горной,
Она с улыбкой, радостная, ждет».
49
И я: «Идем же поступью проворной;
Уже и сам я меньше утомлен,
А видишь – склон оделся тенью
черной».
52
«Сегодня мы пройдем, – ответил
он, –
Как можно больше; много – не
придется,
И этим ты напрасно обольщен.
55
Пока взойдешь, не раз еще вернется
Тот, кто сейчас уже горой закрыт,
Так что и луч вокруг тебя не рвется.
58
Но видишь – там какой-то дух сидит,
Совсем один, взирая к нам безгласно;
Он скажет нам, где краткий путь
лежит».
61
Мы шли к нему. Как гордо и
бесстрастно
Ты ждал, ломбардский дух,[603] и
лишь едва
Водил очами, медленно и властно!
64
Он про себя таил свои слова,
Нас, на него идущих озирая
С осанкой отдыхающего льва.
67
Вождь подошел к нему узнать, какая
Удобнее дорога к вышине;
Но он, на эту речь не отвечая –
70
Спросил о нашей жизни и стране.
Чуть «Мантуя…» успел сказать
Вергилий,
Как дух, в своей замкнутый глубине,
p73
Встал, и уста его проговорили:
«О мантуанец, я же твой земляк,
Сорделло!» И они объятья слили.
76
Италия, раба, скорбей очаг,
В великой буре судно без кормила,
Не госпожа народов, а кабак!
79
Здесь доблестной душе довольно было
Лишь звук услышать милой стороны,
Чтобы она сородича почтила;
82
А у тебя не могут без войны
Твои живые, и они грызутся,
Одной стеной и рвом окружены.
85
Тебе, несчастной, стоит оглянуться
На берега твои и города:
Где мирные обители найдутся?
88
К чему тебе подправил повода
Юстиниан, когда седло пустует?
Безуздой, меньше было бы стыда.[604]
91
О вы, кому молиться долженствует,
Так чтобы Кесарь не слезал с седла,
Как вам господне слово указует, –
94
Вы видите, как эта лошадь зла,
Уже не укрощаемая шпорой
С тех пор, как вы взялись за удила?[605]
97
И ты, Альберт немецкий,[606] ты,
который
Был должен утвердиться в стременах,
А дал ей одичать, – да грянут
скорой
100
И правой карой звезды в небесах
На кровь твою, как ни на чью доселе,
Чтоб твой преемник ведал вечный
страх!
103
Затем что ты и твой отец терпели,
Чтобы пустынней стал имперский сад,[607]
А сами, сидя дома, богатели.
106
Приди, беспечный, кинуть только
взгляд:
Мональди, Филиппески, Каппеллетти,
Монтекки, – те в слезах, а те
дрожат!
109
Приди, взгляни на знать свою, на эти
Насилия, которые мы зрим,
На Сантафьор[608] во мраке лихолетий!
112
Приди, взгляни, как сетует твой Рим,
Вдова, в слезах зовущая супруга:
«Я Кесарем покинута моим!»
115
Приди, взгляни, как любят все друг
друга!
И, если нас тебе не жаль, приди
Хоть устыдиться нашего недуга!
118
И, если смею, о верховный Дий,[609]
За род людской казненный казнью
крестной,
Свой правый взор от нас не отводи!
121
Или, быть может, в глубине чудесной
Твоих судеб ты нам готовишь клад
Великой радости, для нас безвестной?
124
Ведь города Италии кишат
Тиранами, и в образе клеврета[610]
Любой мужик пролезть в Марцеллы[611] рад.
127
Флоренция моя, тебя все это
Касаться не должно, ты – вдалеке,
В твоем народе каждый – муж совета!
130
У многих правда – в сердце, в
тайнике,
Но необдуманно стрельнуть – боятся;
А у твоих она на языке
133
Иные общим делом тяготятся;
А твой народ, участливый к нему,
Кричит незваный: «Я согласен
взяться!»
136
Ликуй же ныне, ибо есть чему:
Ты мирна, ты разумна, ты богата!
А что я прав, то видно по всему.
139
И Спарта, и Афины, где когда-то
Гражданской правды занялась заря,
Перед тобою – малые ребята:
142
Тончайшие уставы мастеря,
Ты в октябре примеришь их, бывало,
И сносишь к середине ноября.
145
За краткий срок ты сколько раз меняла
Законы, деньги, весь уклад и чин
И собственное тело обновляла!
148
Опомнившись хотя б на миг один,
Поймешь сама, что ты – как та
больная,
Которая не спит среди перин,
151
Ворочаясь и отдыха не зная.
|