Песнь двадцать третья
Восьмое,
звездное небо – Торжествующие
1
Как птица, посреди листвы любимой,
Ночь проведя в гнезде птенцов родных,
Когда весь мир от нас укрыт,
незримый,
4
Чтобы увидеть милый облик их
И корм найти, которым сыты
детки, –
А ей отраден тяжкий труд для
них, –
7
Час упреждая на открытой ветке,
Ждет, чтобы солнцем озарилась мгла,
И смотрит вдаль, чуть свет забрезжит
редкий, –
10
Так Беатриче, выпрямясь, ждала
И к выси, под которой утомленный
Шаг солнца медлит,[1584] очи возвела.
13
Ее увидя страстно поглощенной,
Я уподобился тому, кто ждет,
До времени надеждой утоленный.
16
Но только был недолог переход
От ожиданья до того мгновенья,
Как просветляться начал небосвод.
19
И Беатриче мне: «Вот ополченья
Христовой славы, вот где собран он,
Весь плод небесного круговращенья!»
22
Казался лик ее воспламенен,
И так сиял восторг очей прекрасных,
Что я пройти в безмолвье принужден.
25
Как Тривия в час полнолуний ясных
Красуется улыбкою своей
Средь вечных нимф, на небе неугасных,[1585]
28
Так, видел я, над тысячей огней
Одно царило Солнце,[1586] в них сияя,
Как наше – в горних светочах ночей.[1587]
31
В живом свеченье Сущность световая,
Сквозя, струила огнезарный дождь
Таких лучей, что я не снес, взирая.
34
О Беатриче, милый, нежный вождь!
Она сказала мне: «Тебя сразила
Ничем неотражаемая мощь;
37
Затем что здесь – та Мудрость, здесь –
та Сила,
Которая, вослед векам тоски,
Пути меж небом и землей открыла».
40
Как пламень, ширясь, тучу рвет в
куски,
Когда ему в ее пределах тесно,
И падает, природе вопреки,
43
Так, этим пиршеством взращен чудесно,
Мой дух прорвался из своей брони,
И что с ним было, памяти безвестно.
46
«Открой глаза и на меня взгляни!
Им было столько явлено, что властны
Мою улыбку выдержать они».
49
Я был как тот, кто, пробудясь,
неясный
Припоминает образ, но, забыв,
На память возлагает труд
напрасный, –
52
Когда я услыхал ее призыв,
Такой пленительный, что на скрижали
Минувшего он будет вечно жив.
55
Хотя б мне в помощь все уста звучали,
Которым млека сладкого родник
Полимния и сестры[1588] изливали,
58
Я тысячной бы доли не достиг,
Священную улыбку воспевая,
Которой воссиял священный лик;
61
И потому в изображенье Рая
Святая повесть скачет иногда,
Как бы разрывы на пути встречая.
64
Но столь велики тягости труда,
И так для смертных плеч тяжка натуга,
Что им подчас и дрогнуть – нет стыда.
67
Морской простор не для худого струга –
Тот, что отважным кораблем вспенен,
Не для пловца, чья мысль полна
испуга.[1589]
70
«Зачем ты так в мое лицо влюблен,
Что красотою сада неземного,
В лучах Христа расцветшей, не
прельщен?
73
Там – роза[1590], где божественное
Слово
Прияло плоть; там веянье лилей,[1591]
Чей запах звал искать пути благого».
76
Так Беатриче; повинуясь ей,
Я обратился сызнова к сраженью,
Нелегкому для немощных очей.
79
Как под лучом, который явлен зренью
В разрыве туч, порой цветочный луг
Сиял моим глазам, укрытым тенью,
82
Так толпы светов я увидел вдруг,
Залитые лучами огневыми,
Не видя, чем так озарен их круг.
85
О благостная мощь, светя над ними,
Ты вознеслась, свой облик затеня,
Чтоб я очами мог владеть моими.
88
Весть о цветке, чье имя у меня
И днем и ночью на устах, стремила
Мой дух к лучам крупнейшего огня.
91
Когда мое мне зренье отразило
И яркость и объем звезды живой,
Вверху царящей, как внизу царила,
94
Спустился в небо светоч огневой[1592]
И, обвиваясь как венок текучий,
Замкнул ее в свой вихорь круговой.
97
Сладчайшие из всех земных созвучий,
Чья прелесть больше всех душе мила,
Казались бы как треск раздранной
тучи,
100
В сравненье с этой лирой, чья хвала
Венчала блеск прекрасного сапфира,
Которым твердь светлейшая светла.
103
«Я вьюсь, любовью чистых сил эфира,
Вкруг радости, которую нам шлет
Утроба, несшая надежду мира;
106
И буду виться, госпожа высот,
Пока не взыдешь к сыну и святые
Не освятит просторы твой приход».
109
Такой печатью звоны кольцевые
Запечатлелись; и согласный зов
Взлетел от всех огней, воззвав к
Марии.
112
Всех свитков мира царственный покров,[1593]
Дыханьем божьим жарче оживляем
И к богу ближе остальных кругов,
115
Нас осенял своим исподним краем
Так высоко, что был еще незрим
И там, где я стоял, неразличаем;
118
Я был бессилен зрением моим
Последовать за пламенем венчанным,
Вознесшимся за семенем своим.[1594]
121
Как, утоленный молоком желанным,
Младенец руки к матери стремит,
С горячим чувством, внешне излиянным,
124
Так каждый из огней был кверху взвит
Вершиной, изъявляя ту отраду,
Которую Мария им дарит.
127
Они недвижно представали взгляду,
«Regina coeli»[1595] воспевая так,
Что я доныне чувствую усладу.
130
О, до чего прекрасный собран злак
Ларями этими,[1596] и как богато,
И как посев их на земле был благ!
133
Здесь радует сокровище, когда-то
Стяжанное у Вавилонских вод
В изгнанье слезном, где отверглось
злато.[1597]
136
Здесь древний сонм и новый сонм[1598]
цветет,
И празднует свой подвиг величавый,
Под сыном бога и Марии, тот,
139
Кто наделен ключами этой славы.[1599]
|
