Песнь восемнадцатая
Пятое
небо – Марс (окончание) – Шестое небо – Юпитер – Справедливые
1
Замкнулось вновь блаженное зерцало
В безмолвной думе, а моя жила
Во мне и горечь сладостью смягчала;
4
И женщина, что ввысь меня вела,
Сказала: «Думай о другом; не я ли
Вблизи того, кто оградит от зла?»
7
Я взгляд возвел к той, чьи уста
звучали
Так ласково; как нежен был в тот миг
Священный взор, – молчат мои
скрижали.
10
Бессилен здесь не только мой язык:
Чтоб память совершила возвращенье
В тот мир, ей высший нужен проводник.
13
Одно могу сказать про то
мгновенье, –
Что я, взирая на нее, вкушал
От всех иных страстей освобожденье,
16
Пока на Беатриче упадал
Луч Вечной Радости и, в ней сияя,
Меня вторичным светом утолял.
19
«Оборотись и слушай, – побеждая
Меня улыбкой, молвила она. –
В моих глазах – не вся отрада Рая».
22
Как здесь в обличьях иногда видна
Бывает сила чувства, столь большого,
Что вся душа ему подчинена,
25
Так я в пыланье светоча святого
Познал, к нему глазами обращен,
Что он еще сказать мне хочет слово.
28
«На пятом из порогов,[1497] –
начал он, –
Ствола, который, черпля жизнь в
вершине,
Всегда – в плодах и листьем осенен,
31
Ликуют духи, чьи в земной долине
Столь громкой славой прогремели дни,
Что муз обогащали бы доныне.
34
И ты на плечи крестные взгляни:
Кого я назову – в их мгле чудесной
Мелькнут, как в туче быстрые огни».
37
И видел я: зарница глубью крестной,
Едва был назван Иисус[1498],
прошла;
И с действием казалась речь
совместной.
40
На имя Маккавея[1499] проплыла
Другая, как бы коло огневое, –
Бичом восторга взвитая юла.
43
Великий Карл с Орландом, эти двое
Мой взгляд умчали за собой вослед,
Как сокола паренье боевое.
46
Потом Гульельм и Реноард[1500]
свой свет
Перед моими пронесли глазами,
Руберт Гвискар и герцог Готофред.[1501]
49
Затем, смешавшись с прочими огнями,
Дух, мне вещавший, дал постигнуть
мне,
Как в небе он искусен меж певцами.
52
Я обернулся к правой стороне,
Чтобы мой долг увидеть в Беатриче,
В словах иль знаках явленный вовне;
55
Столь чисто было глаз ее величье,
Столь радостно, что блеском превзошло
И прежние, и новое обличье.
58
Как в том, что дух все более светло
Ликует, совершив благое дело,
Мы видим знак, что рвенье возросло,
61
Так я постиг, что большего предела
Совместно с небом огибаю круг, –
Столь дивно Беатриче просветлела.
64
И как меняют цвет почти что вдруг
У белолицей женщины ланиты,
Когда стыдливый с них сбежит испуг,
67
Так хлынула во взор мой, к ней
раскрытый,
Шестой звезды благая белизна,
Куда я погрузился, с нею слитый.
70
Была планета Диева[1502] полна
Искрящейся любовью,[1503] чьи частицы
Являли взору наши письмена.
73
И как, поднявшись над прибрежьем,
птицы,
Обрадованы корму, создают
И круглые, и всякие станицы,
76
Так стаи душ, что в тех огнях живут,
Летая, пели и в своем движенье
То D, то I, то L сплетали тут.
79
Сперва они кружили в песнопенье;
Затем, явив одну из букв очам,
Молчали миг-другой в оцепененье.
82
Ты, Пегасея[1504], что даришь умам
Величие во времени далеком,
А те – тобой – краям и городам,
85
Пролей мне свет, чтоб, виденные оком,
Я мог их начертанья воссоздать!
Дай мощь твою коротким этим строкам!
88
И гласных, и согласных семью пять
Предстало мне; и зренье отмечало
За частью часть, чтоб в целом
сочетать.
91
«Diligite I ustitiam», – сначала
Глагол и имя шли в скрижали той;
«Qui Judicatis Terrain»,[1505] –
речь кончало.
94
И в М последнего из слов их строй
Пребыл недвижным, и Юпитер мнился
Серебряным с насечкой золотой.
97
И видел я, как новый сонм спустился
К вершине М, на ней почить готов,
И пел того, к чьей истине стремился.
100
Вдруг, как удар промеж горящих дров
Рождает вихрь искрящегося пыла, –
Предмет гаданья для иных
глупцов, –
103
Так и оттуда стая светов взмыла
И вверх к различным высотам всплыла,
Как Солнце, их возжегшее, судило.
106
Когда она недвижно замерла, –
В той огненной насечке, ясно зримы,
Возникли шея и глава орла.
109
Так чертит мастер неруководимый;
Он руководит, он дает простор
Той силе, коей гнезда сотворимы.
112
Блаженный сонм, который до сих пор
В лилее М[1506] не ведал превращений,
Слегка содвигшись, завершил узор.[1507]
115
О чистый светоч![1508] Свет каких камений,
И скольких, мне явил, что правый суд
Нисходит с неба, в чьей ты блещешь
сени!
118
Молю тот Разум, где исток берут
Твой бег и мощь, взглянуть на клубы
дыма,
Которые твой ясный луч крадут,[1509]
121
И вновь разгневаться неукротимо
На то, что местом торга сделан храм,
Из крови мук возникший нерушимо.
124
О рать небес, представшая мне там,
Молись за тех, кто бродит, обаянный
Дурным примером, по кривым путям!
127
В былом сражались, меч подъемля
бранный;
Теперь – отнять стараясь где-нибудь
Хлеб, любящим Отцом всем людям
данный.[1510]
130
Но ты, строчащий, чтобы зачеркнуть,[1511]
Знай: Петр и Павел, вертоград спасая,
Тобой губимый, умерли, но суть.
133
Ты, впрочем, скажешь: «У меня такая
Любовь к тому, кто одиноко жил
И пострадал, от плясок умирая,
136
Что и Ловца и Павла я забыл».[1512]
|
