Песнь девятая
Третье
небо – Венера (окончание)
1
Когда твой Карл, прекрасная Клеменца[1238],
Мне пролил свет, он, вскрыв мне, как
вражда
Обманет некогда его младенца,[1239]
4
Сказал: «Молчи, и пусть кружат года!»
И я могу сказать лишь, что рыданья
Ждут тех, кто пожелает вам вреда.
7
И жизнь святого этого сиянья
Опять вернулась к Солнцу,[1240] им
полна,
Как, в мере, им доступной, все
созданья.
10
Вы, чья душа греховна и темна,
Как от него вас сердце отвратило,
И голова к тщете обращена?
13
И вот ко мне еще одно светило[1241]
Приблизилось и, озарясь вовне,
Являло волю сделать, что мне мило.
16
Взор Беатриче, устремлен ко мне,
В том, что она с просимым
согласилась,
Меня, как прежде, убедил вполне.
19
«Дай, чтобы то, чего хочу,
свершилось,
Блаженный дух, – сказал я, –
мне явив,
Что мысль моя в тебе отобразилась».
22
Свет, новый для меня, на мой призыв,
Из недр своих, пред тем звучавших
славой,
Сказал, как тот, кто щедрым быть
счастлив:
25
«В Италии, растленной и лукавой,
Есть область от Риальто до вершин,
Нистекших Брентой и нистекших Пьявой;[1242]
28
И там есть невысокий холм[1243]
один,
Откуда факел снизошел, грозою
Кругом бушуя по лицу равнин.[1244]
31
Единого он корня был со мною;
Куниццой я звалась и здесь горю
Как этой побежденная звездою.
34
Но, в радости, себя я не корю
Такой моей судьбой, хоть речи эти
Я не для вашей черни говорю.
37
Об этом драгоценном самоцвете,[1245]
Всех ближе к нам, везде молва идет;
И прежде чем умолкнуть ей на свете,
40
Упятерится этот сотый год:[1246]
Тех, чьи дела величьем пресловуты,
Вторая жизнь[1247] вослед за первой ждет.
43
В наш век о ней не думает замкнутый
Меж Адиче и Тальяменто[1248] люд
И, хоть избит, не тужит ни минуты.
46
Но падуанцы вскорости нальют
Другой воды в Виченцское болото,
Затем что долг народы не блюдут.[1249]
49
А там, где в Силе впал Каньян, есть
кто-то,
Владычащий с подъятой головой,
Кому уже готовятся тенета.[1250]
52
И Фельтро оросит еще слезой
Грех мерзостного пастыря, столь
черный,
Что в Мальту[1251] не вступали за такой.
55
Под кровь феррарцев нужен чан
просторный,
И взвешивая, сколько унций в ней,
Устал бы, верно, весовщик упорный,
58
Когда свой дар любезный иерей
Преподнесет как честный враг крамолы;
Но этим там не удивишь людей.[1252]
61
Вверху есть зеркала (для вас –
Престолы),
Откуда блещет нам судящий бог;
И эти наши истины глаголы».[1253]
64
Она умолкла; и я видеть мог,
Что мысль она к другому обратила,
Затем что прежний круг ее увлек.
67
Другая радость,[1254] чье величье было
Мне ведомо, всплыла, озарена,
Как лал, в который солнце луч
вонзило.
70
Вверху весельем яркость рождена,
Как здесь – улыбка; а внизу мрачнеет
Тем больше тень, чем больше мысль
грустна.[1255]
73
«Бог видит все, твое в нем зренье
реет, –
Я молвил, – дух блаженный, и ничья
Мысль у тебя себя украсть не смеет.
76
Так что ж твой голос, небо напоя
Среди святых огней,[1256] чей хор кружится,
В шести крылах обличия тая,
79
Не даст моим желаньям утолиться?
Я упредить вопрос твой был бы рад,
Когда б, как ты в меня, в тебя мог влиться».
82
«Крупнейший дол, где волны бег свой
мчат, –
Так отвечал он, – устремясь
широко
Из моря, землю взявшего в обхват,
85
Меж розных берегов настоль глубоко
Уходит к солнцу, что, где прежде был
Край неба, там круг полдня видит око.[1257]
88
Я на прибрежье между Эбро жил
И Магрою, чей ток, уже у ската,
От Генуи Тоскану отделил.[1258]
91
Близки часы восхода и заката
В Буджее и в отечестве моем,[1259]
Согревшем кровью свой залив когда-то.[1260]
94
Среди людей, кому я был знаком,
Я звался Фолько; и как мной владело
Вот это небо, так я властен в нем;
97
Затем что не страстней была дочь
Бела,
Сихея и Креусу оскорбив,[1261]
Чем я, пока пора не отлетела,
100
Ни родопеянка, с которой лжив
Был Демофонт,[1262] ни сам неодолимый
Алкид[1263], Иолу в сердце
заключив.
103
Но здесь не скорбь, а радость обрели
мы
Не о грехе, который позабыт,
А об Уме, чьей мыслью мы хранимы.
106
Здесь видят то искусство, что творит
С такой любовью, и глядят в Начало,
Чья благость к высям дольный мир
стремит.
109
Но чтоб на все, что мысль твоя желала
Знать в этой сфере, ты унес ответ,
Последовать и дальше мне пристало.
112
Ты хочешь знать, кто в этот блеск
одет,
Которого близ нас сверкает слава,
Как солнечный в прозрачных водах
свет.
115
Так знай, что в нем покоится Раава[1264]
И, с нашим сонмом соединена,
Его увенчивает величаво.
118
И в это небо, где заострена
Тень мира вашего,[1265] из душ всех ране
В Христовой славе принята она.
121
Достойно, чтоб она среди сияний
Одной из твердей знаменьем была
Победы, добытой поднятьем дланей,[1266]
124
Затем что Иисусу[1267] помогла
Прославиться в Земле Обетованной,
Мысль о которой папе не мила.[1268]
127
Твоя отчизна, стебель окаянный
Того, кто первый богом пренебрег[1269]
И завистью наполнил мир пространный,
130
Растит и множит проклятый цветок,[1270]
Чьей прелестью с дороги овцы сбиты,
А пастырь волком стал в короткий
срок.
133
С ним слово божье и отцы забыты,
И отдан Декреталиям весь пыл,[1271]
Заметный в том, чем их поля покрыты.[1272]
136
Он папе мил и кардиналам мил;
Их ум не озабочен Назаретом,
Куда раскинул крылья Гавриил.[1273]
139
Но Ватикан и чтимые всем светом
Святыни Рима, где кладбище тех,
Кто пал, Петровым следуя заветам,
142
Избудут вскоре любодейный грех».[1274]
|